Прежде всего надо сломать принципы насилия: на смену единой должна прийти разнообразная школа, а на смену политехнической — гуманитарное, естественно-научное и художественное образование.

Игорь Моисеевич Чапковский начал заниматься семейным образованием в конце 1980-годов, когда стало очевидным, что школа далеко не лучшим образом влияет на здоровье сына. Опыт обучения в семье получился настолько удачным, что через несколько лет его уже можно было предлагать другим. Каждому ребенку выстраивают индивидуальный план обучения и делают это таким образом, что уже через два-три года занятий дети могут сами добывать знания из книг.

С Игорем Моисеевичем Чапковским беседовала корреспондент газеты «Первое сентября» Елена Шарова.

— Стали бы вы, выпускник мехмата МГУ, заниматься семейным образованием, если бы сыну больше повезло со школой? Ведь ваши старшие дочери учились как все, а теперь стали студентками престижных вузов.

— Стал бы. Идея уйти от традиционной школы у меня была давно — не хватало только духу, чтобы ее осуществить. То, что у сына начали возникать проблемы со здоровьем, было конкретным спусковым крючком, который подвигнул мою решимость отказаться от традиционной (тогда еще советской) школы и сказать: все, хватит!

Когда я еще учился в университете, понял, что математика доступна далеко не всем. На мехмате было очень популярно мнение, что элементарной математике можно обучить ворону и не понимает ее только тот, кто этого не хочет. Но когда на четвертом курсе я начал заниматься с учениками заочной математической школы, а затем взялся за репетиторство, обнаружилось, что есть дети, для которых определенные разделы математики просто недоступны. Однако объяснить этот факт математикам невозможно, особенно тем, кто занимается наиболее сложными проблемами. Но заметьте, в рамках единой обязательной политехнической школы математика нередко играет роль орудия насилия над ребенком.

— Как вы думаете, что надо изменить в школе, чтобы сориентировать образование на личность?

— Система насилия идеологически всегда была очень хорошо обеспечена, сознание усердно штамповалось, и плоды этой штамповки мы продолжаем пожинать до сих пор. Уже и времена переменились, и Закон «Об образовании» демократический, но вопреки всему старая машина шлепает винтики. Прежде всего надо сломать принципы насилия: на смену единой должна прийти разнообразная школа, а на смену политехнической — гуманитарное, естественно-научное и художественное образование.

— То есть специализированное?

— Правильнее было бы сказать — соответствующее наклонностям ребенка. Если говорить об основах личности, то надо признать, что наряду с гуманитарным и естественно-научным мышлением существует и художественное. Дети, у которых оно выражено сильно, прекрасно рисуют, могут сказать меткое слово, но, например, названия некоторых алгебраических выражений ассоциируются у них исключительно с анекдотами, а любые уточнения относительно вида этих выражений просто выпадают из сознания — их это абсолютно не интересует и поэтому не воспринимается.

В связи с природными склонностями хотелось бы затронуть вопрос природной нормы человека. Она очень широка. Я знаю ребенка, который самостоятельно научился читать в два года, и ребенка, которого с четырех лет учили читать — хорошо учили, а он освоил чтение только к восьми. Из обоих этих детей выросли творческие люди. Этим примером я хочу подчеркнуть, что учить всех поголовно чтению, счету и письму с семи лет неправильно. Кому-то легко освоить счет в три года, а чтение в семь, а у другого будут совершенно другие временные сроки. В школе это должно учитываться, и, следовательно, должно быть разнообразие по срокам, темпам и склонностям.

— Как же определить, кому когда пора учиться?

— Хочется пояснить, что я понимаю под словом «учитель», и сказать о главных свойствах ребенка. Учитель — это тот, кто видит ребенка. Что значит видит? Для него нет вопроса, здоров ребенок или болен, — в большинстве случаев он видит это, обязан видеть. Но кроме этого, учитель должен видеть, хочет ли ребенок учиться. А если нет, надо различать, действительно ли он не хочет учиться или все-таки не может. Если все это не различается, никакие методики не помогут. Мы не будем сейчас говорить о том, как определять склонности (этот вопрос заслуживает отдельного разговора), но профессии врача и педагога построены на умении видеть человека.

Теперь о ребенке. Он растет и познает — это его главные свойства. Если вдруг ребенок останавливается в росте, даже самые равнодушные родители кричат караул. Однако если ребенок перестает познавать, бьют тревогу очень немногие.

А ведь когда человек перестает познавать, он остается, что называется, при своих — отсюда, в частности, возникает инфантилизм. Одна из главных задач индивидуального обучения — удовлетворение естественного интереса к познанию мира, и все, что мы выстраиваем, существенным образом опирается на наличие этого интереса.

Наши отношения начинаются с первичной консультации, а индивидуальную программу мы не пишем, а строим вместе с родителями. Почему мы можем ее построить? На первичной консультации мы первым делом спрашиваем, почему родители к нам обратились и как они видят проблему своего ребенка, — для нас это основное, потому что родители — ведущая сила в образовании и воспитании ребенка. Очень часто родители приходят с такой формулировкой: наши дети — школьные отличники. Но этим пятеркам мы не доверяем.

Мы задаем родителям очень простые вопросы, выясняем, не было ли у ребенка каких-то серьезных болезней — это нужно, чтобы выстроить индивидуальную программу обучения. Например, всегда спрашиваем, не было ли у ребенка в первый месяц жизни сепсиса. Почему? Уже знаем, что в этом случае обучение надо начинать не в семь лет, а в девять.

Однажды к нам привели девятилетнего второклассника (между прочим, из семьи медика), который не умел ни читать, ни писать. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: развитие пятилетнего. Ну и что, его в соответствующую школу запихивать? Да с ним просто не надо спешить! Главное — из фактического положения вещей сделать выводы: ребенку нужно индивидуальное обучение в соответствии с его темпом развития.

— Приходят к вам родители, допустим, с не читающим девятилетним ребенком, а краеугольный камень вашей системы в том, чтобы научить детей самостоятельно добывать знания. Каково ж ему будет?

— Для примера взят довольно сложный случай, такие встречаются не часто. Чтобы понять общие закономерности, надо и пример взять более распространенный. Скажем, мальчик гуманитарного склада рисует хорошо, интересуется историей, любит читать, а математику не воспринимает. Конечно, всегда можно сказать: а вы бы еще другие методики попробовали. Но я уже сотни детей обучал индивидуально и вижу: никакая методика здесь не поможет. Этот ребенок мучился с математикой до девятого класса. Чтобы переводить его из класса в класс, каждый учебник приходилось проходить по два, а то и по три раза. В области математики он не брал знания сам — приходилось разжевывать. А к десятому классу что-то в этом организме произошло, и стереометрия стала в радость, хотя у многих она идет с большим трудом, алгебра и начала анализа никаких проблем не вызывают. К чему я это говорю? Мы много раз наблюдали, как со временем срабатывали скрытые резервы организма, и дети выравнивались, поэтому обучать, например, мальчика, который в девять лет не умел ни писать ни читать, надо в соответствии с его развитием и возможностями.

— Как вы относитесь к ранней специализации?

— Есть дети с выраженным ранним талантом. Например, я знаю ребенка, который, начиная с трех лет, когда его наказывали, хватался за пластилин и начинал лепить; теперь этот ребенок учится скульптуре в Строгановском училище. Его ранняя художественная ориентация лезла в глаза, но аналогичная ситуация и с детьми, у которых математическое мышление — в три-четыре года они запросто оперируют сотнями и тысячами. Естественно, этому не надо препятствовать, но подтягивать под таких детей всех остальных просто нет смысла — начинать всегда нужно с того, чтобы понять: что за ребенок перед нами? И только после этого можно говорить о построении индивидуального плана.

— Как вы пришли к тому, чтобы самостоятельно добывать знания?

— Можно сказать, что жизнь подтолкнула. Я увидел, что знания — это то, что остается с человеком навсегда. Приобретение знаний, которое остаются надолго, идет двумя путями: либо человек добывает их сам, либо получает от вдохновенного преподавателя. Второй вариант встречается достаточно редко, но уж если встречается, то оставляет в душе яркий след на долгие годы. Надеяться на встречу с вдохновенным преподавателем не приходится, поэтому основная часть знаний — это то, что ты открыл сам, когда захотелось крикнуть «эврика!». В этот момент человек испытывает колоссальный душевный подъем. Еще в студенчестве заметил: пока все не встанет на свои места и в душе не прозвучит «эврика!», знания твоими не становятся. Хотя бы раз вкусив сладость самостоятельно добытых знаний, человек отказывается от разжеванного материала.

— Дети разные, планы индивидуальные — значит, и учиться всем надо разное количество лет?

— Не совсем так. Тут мы подходим к понятию стандартов. Какие стандарты разумны сегодня в нашей стране? На нашем опыте получилась такая закономерность: к восьмому-девятому классу разные дети приходят к одному и тому же уровню, своего рода стандарту, но стандарту разумному, когда с гуманитариев не требуют знания геометрии для поступления на мехмат. Таким образом, получается, что сроки обучения связаны с переходным возрастом, а он определен биологически, поэтому и время окончания среднего образования у всех примерно одинаково (хотя по отдельным предметам возможны индивидуальные опережения или, наоборот, отставания).

Что касается интеллектуально энергичных детей, они перескакивают через классы не очень-то и часто: дело в том, что обычно они чем-то увлечены и это увлечение требует углубленного изучения предметов, а не ускоренного освоения программы.

— Как вы считаете, что надо изменить в школе, чтобы она стала разнообразной?

— В нынешнем Законе «Об образовании» прописаны четыре формы получения образования (в школе, в порядке экстерната, семейное образование и самообразование), выбирают их родители. Но как выбирать и что делать, если закон не выполняется, об этом ничего не написано. Мне много звонят: хотят перейти на семейную форму образования, а в школе отвечают: нет такого понятия, приносите справку, что ребенок тяжело болен, и переводите его на домашнее обучение. Но ведь это совсем другое. Вот и получается: провозгласили в законе разные формы образования — и бросили их.

— Семейное образование решает целый ряд проблем, но приходится думать и о будущем. Как вы считаете, эта форма обучения конкурентоспособна в нашей сегодняшней жизни?

— Опыт у нас пока еще небольшой, но могу сказать, что все наши выпускники без репетиторов поступают в те вузы, которые хотят, в том числе очень престижные, например, в МГУ на факультет социологии, на факультет вычислительной математики и кибернетики, в физтех, медицинский институт. Но поступления, олимпиады — критерий очень частный, главное — развитие личности. Оценить это трудно, но в чем мы действительно конкурентоспособны — наши дети умеют самостоятельно добывать знания, они свободные люди с чувством собственного достоинства.

Фото Александра Путята

«Первое сентября», № 122, 2 декабря 1997 г.